«Прощай, оружие! » Эрнест Хэмингуэй — отзыв на книгу и цитаты

Буду откровенна. До «Прощай, оружия!» я не читала книг и даже рассказов Эрнеста Хэмингуэя. Так иногда бывает, что какой-нибудь классик почему-то совершенно не попадается на твоем читательском пути. И вот я решила, что пора закрыть это литературный пробел и ознакомиться с творчеством Хэмингуэя. Я долго думала, с чего же начать и, не мудрствуя лукаво, взялась за его первый бестселлер «Прощай, оружие!». Всегда интересно читать книги, которые сделали автора знаменитым.

«Прощай, оружие!» попало сразу на две мои специальные литературные полки. Она встала рядом с «Тремя товарищами» и «На дороге», как книга одного поколения, и с «Тихим доном», как книга, которые лучше бы я не читала.

Очень мало классических книг вызывают у меня чувство недоумения.

У «Прощай, оружия!» до примитивности простой сюжет, который укладывается в один абзац в Википедии. У многих классических произведений не сильно замысловатый сюжет, который при этом позволяет автору уделить больше времени чувствам и переживаниям героев. Но в «Прощай, оружии!» практически ничего не происходит: ни внешних действий, ни «работы души». Почти всю книгу  главный герой, Фредерик Генри, пьет, милуется со своей медсестрой и развлекается. Ну, там ходит на скачки, в бильярд играет. Иногда война мешает ему вести богемный образ жизни. Ему приходится лежать с раной, полученной при взрыве мины, вытаскивать из грязи машины (впрочем, безуспешно), наблюдать, как случайная пуля убивает товарища, а потом дезертировать, опасаясь за свою жизнь. Казалось бы, на этих событиях можно построить мало мальски увлекательный сюжет, но нет. Такие эпизоды проходят быстро, мимолетно. С больше внимания автор уделяет мирной жизни Генри. Честно, будь я человеком, который прошел Первую Мировую, я бы просто возненавидела главного героя. Ну, правда, как можно, просидев в окопах западного фронта, полюбить персонажа, который большую части книги провел в ресторанах, барах, да с женщиной.

Кстати, про рестораны и бары. Книгу определенно стоило назвать не «Прощай, оружие!», а «Здравствуйте, вино, граппа, вермут, мартини, виски, коньяк и пр. пр. пр». Почему? Главный герой беспробудно пьет на протяжении всей книги. Пьет здоровым и лежащим больным. Пьет на фронте, еще больше пьет в тылу. От употребления алкоголя его не в состоянии остановить ни желтуха, ни отступление, ни даже угроза жизни. Мне кажется, что нашему дико заботливому Минздраву нужно обязать издателей писать на этой книге соответствующее предупреждение, ведь в ней пьет даже беременная возлюбленная главного героя. Чтобы подтвердить масштаб бедствия приведу цитату, описывающее количество бутылок, который главный герой выкинул, когда выписывался из госпиталя: «Больше всего было бутылок из-под вермута, бутылок из-под марсалы, бутылок из-под капри, пустых фляг из-под кьянти и несколько бутылок было из-под коньяка. Швейцар унес самые большие бутылки, те, в которых был вермут, и оплетенные соломой фляги из-под кьянти, а бутылки из-под коньяка он оставил напоследок. Те бутылки, которые нашла мисс Ван-Кампен, были из-под коньяка, и одна бутылка, в виде медведя, была из-под кюммеля».

Отдельным поводом для моего недоумения стал стиль Хэмингуэя. Он показался мне… неравномерным. То красивые длинные описательные предложения, то огромные абзацы, состоящие из коротких предложений в два-три слова. Поначалу, мне казалось, что последнее используется, как осознанный прием, ну чтобы подчеркнуть скорость происходящего. Для описания бурной попойки такой прием работает. Действительно, веришь, что так может мыслить пьяный человек. Однако картина начинает рушиться в тех эпизодах, где ускорение не нужно. Хэмингуэя хвалят, как мастера краткого стиля. Возможно, он все-таки научился правильно работать с короткими предложениями позже в своей литературной карьере, но в «Прощай, оружии!» это кажется откровенным дилетантством. У того же Маркеса в «Сто лет одиночества» выходит гораздо лучше.

Я знаю, что «Прощай, оружие!» была воспринята современниками, так называемым «потерянным поколением», весьма хорошо. Наверняка потому, что она так или иначе резонировала с их чувствами о той войне. Однако, у меня, как современного читателя, отметившего столетие с начала Первой Мировой, «Прощай…» ничего подобного не вызывает. Вы скажите: «Ну да, это же книга тех людей. Она может быть не понятна тебе, дитю 21 века». Но почему же меня тогда тронула в свое время «На западном фронте без перемен»?

На примере «Прощай, оружие!» я еще раз убедилась, что есть классические книги, которые устаревают. Возможно, когда-нибудь, я еще дам шанс Хэмингуэю удивить меня «По ком звонит колокол» или же «Стариком и море», но мой читательский экзамен одним из своих первых произведений он провалил.

Напоследок немного понравившихся мне цитат.

— За ваши доблестные раны! За серебряную медаль! Скажите-ка, бэби, все время лежать в такую жару — это вам не действует на нервы?
— Иногда.
— Я такого даже представить не могу. Я б с ума сошел.
— Вы и так сумасшедший.

Это не любовь. Это только похоть и страсть. Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить.

— Я заходила к вам, и вы спали вот с этим в руках. — Она открыла шкаф и показала мне бутылку с чинцано. Бутылка была почти пуста. — Я и другую бутылку из-под кровати тоже поставила туда, — сказала она. — Почему вы не попросили у меня стакан?
— Я боялся, что вы не позволите мне пить.
— Я бы и сама выпила с вами.
— Вот это вы молодец.
— Вам вредно пить одному, — сказала она. — Никогда этого не делайте.
— Больше не буду.

С деликатным и утонченным отвращением он извлек из моего бедра несколько мелких стальных осколков.

Может быть, войны теперь не кончаются победой. Может быть, они вообще не кончаются. Может быть, это новая Столетняя война.

Он был из тех стандартизованных героев, которые на всех нагоняют скуку.

— Я знаю, что коньяк — напиток героев. Но не надо увлекаться.

— Три года я была очень наивна и надеялась, что война кончится к рождеству. Но теперь я надеюсь, что она кончится, когда наш сын будет лейтенантом.
— А может, он будет генералом.
— Если это столетняя война, он и до генерала успеет дослужиться.

Я знал многих женщин, но всегда оставался одиноким, бывая с ними, а это — худшее одиночество.

— А вы еще говорите, что не мудры.
— Дорогой мой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.
— Мне это кажется величайшей мудростью.

— Кажется, мы уже в Швейцарии, Кэт, — сказал я.
— Правда?
— Точно нельзя сказать, пока мы не увидим швейцарскую армию.
— Или швейцарский флот.
— Ты не шути швейцарским флотом. Та моторная лодка, которую мы только что слышали, и была, наверно, швейцарский флот.

Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют.