Джон Рид — американский журналист, который стал очевидцем Октябрьской революции и в последствие написавший про нее книгу «Десять дней, которые потрясли мир». Эта книга была высоко оценена в том числе и самим Лениным. Рида часто обвиняют в том, что в его книге есть пропаганда большевизма, однако мне, как современному читателю так не показалось. Даже наоборот, Джон Рид в своей весьма любопытной книге порой вставляет такие хлесткие и неоднозначные детали, чтобы охарактеризовать события тех дней, что у меня лично не вызывает сомнений, что он все описал достаточно объективно. Здесь я привожу цитаты из книги, некоторые из которых мне показались как раз такими вот хлесткими деталями, другие же наоборот — представляют собой мудрые выводы и наблюдения.
Лакеи и официанты сорганизовались и отказались от чаевых. Во всех ресторанах по стенам висели плакаты, гласившие: «Здесь на чай не берут» или: «Если человеку приходится служить за столом, чтобы заработать себе на хлеб, то это еще не значит, что его можно оскорблять подачками на чай».
В полдень дамы из второразрядного чиновничьего крута ездили друг к другу на чашку чая, привозя с собой в муфте маленькую серебряную или золотую сахарницу ювелирной работы, полбулки, и при этом они вслух мечтали о том, как бы было хорошо, если бы вернулся царь или если бы пришли немцы, или если бы случилось что-нибудь другое, что могло бы разрешить наболевший вопрос о прислуге…
Дочь одного из моих приятелей однажды в полдень вернулась домой в истерике: кондукторша в трамвае назвала ее «товарищем»!
На следующее утро я вместе с двумя другими корреспондентами интервьюировал Керенского в последний раз, когда он принимал журналистов. «Русский народ,- с горечью говорил он,- страдает от экономической разрухи и от разочарования в союзниках. Весь мир думает, что русская революция кончилась. Остерегайтесь ошибки. Русская революция только еще начинается…» Слова более пророческие, чем, быть может, он думал сам.
Все знали: что-то должно случиться, но никто не знал, что именно.
Один из солдат начал так: «Товарищи! Я привез вам привет с того места, где люди роют себе могилы и называют их окопами!»
В отношениях между слабым правительством и восставшим народом рано или поздно наступает момент, когда каждый шаг власти приводит массы в ярость, а каждый ее отказ от действий возбуждает в них презрение.
«В конце этой войны я вижу Европу, пересозданную не дипломатами, а пролетариатом. Европейская федеративная республика, Соединенные Штаты Европы вот что должно быть. Национальная автономия уже недостаточна. Экономический прогресс требует отмены национальных границ. Если Европа останется раздробленной на национальные группы, то империализм будет продолжать свое дело. Дать мир всему миру может только Европейская федеративная республика»,он улыбнулся тонкой, чуть иронической своей улыбкой.- «Но без выступления европейских масс эта цели не могут быть достигнуты пока…» От меня — вот уж воистину пророческие слова
В одной из комнат верхнего этажа сидел тонколицый, длинноволосый человек, математик и шахматист, когда-то офицер царской армии, а потом революционер и ссыльный, некто Овсеенко, по кличке Антонов. Математик и шахматист, он был поглощен разработкой планов захвата столицы.
Когда я спросил его, действительно ли произошло восстание, он только устало пожал плечами: «Чорт его знает!.. Что ж, может быть, большевики и могут захватить власть, но больше трех дней им не удержать ее. У них нет таких людей, которые могли бы управлять страной. Может быть, лучше всего дать им попробовать: на этом они сорвутся…».
У двери кабинета Керенского похаживал, кусая усы, молодой офицер. Мы спросили его, можно ли нам будет проинтервьюировать министра-председателя. Он поклонился и щелкнул шпорами. «К сожалению, нельзя,- ответил он по-французски.- Александр Федорович крайне занят…- Он взглянул на нас.- Собственно, его здесь нет…»
Только мы принялись за суп, к нам подбежал страшно бледный официант и попросил нас перейти в общий зал, выходивший окнами во двор: в кафе, выходившем на улицу, было необходимо погасить свет. «Будет большая стрельба!» — сказал он.
Кучка солдат смотрела на ярко освещенный Зимний дворец и громко переговаривалась. «Нет, товарищи,- говорил один из них.- Как мы можем стрелять в них? Ведь там женский батальон! Скажут, что мы расстреливаем русских женщин…»
Самой ценной добычей считалось платье, в котором так нуждался рабочий народ.
Перед каждым пустым стулом на этом столе находились чернильница, бумага и перо. Листы бумаги были исписаны отрывками планов действия, черновыми набросками воззваний и манифестов. Почти все это было зачеркнуто, как будто сами авторы постепенно убеждались во всей безнадежности своих планов…
«А что с женским батальоном?» — спросили мы. «Ах, эти женщины!..- он улыбнулся.- Они все забились в задние комнаты. Нелегко нам пришлось, пока мы решили, что с ними делать: сплошная истерика и т. д… В конце концов мы отправили их на Финляндский вокзал и посадили в поезд на Левашево: там у них лагерь…»
Ничто не может быть более удивительным, чем жизнеспособность общественного организма, который продолжает все свои дела, кормится, одевается, забавляется даже во время величайших бедствий…
«Дума, являющаяся в настоящий момент единственной в городе законной властью, созданной на основе всеобщего, прямого и тайного голосования, не признает новой власти!» — заявил он Троцкому. В ответ Троцкий сказал: «Что ж, на это есть конституционные средства. Думу можно распустить и переизбрать…».
То была война — сознательно обдуманная война чисто русского типа, война путем стачек и саботажа.
Очень характерен случай с князем Тумановым, чей труп, как утверждали многие газеты, был выловлен в Мойке. Через несколько часов это сообщение было опровергнуто семейством самого князя, которое заявило, что он арестован. Тогда было напечатано, что утопленник не князь Туманов, а генерал Денисов. Но генерал тоже оказался жив и здоров. Мы произвели расследование, но никаких следов якобы выловленного из Мойки трупа не обнаружили…
Казалось, он улыбался, но, присмотревшись, можно было догадаться, что его улыбка — это просто гримаса бесконечной усталости.
\ О Ленине \ Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума.
Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь; голос его был с хрипотцой, не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям — и звучал так ровно, что, казалось, он мог бы звучать без конца… Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания.
От его слов веяло спокойствием и силой, глубоко проникавшими в людские души. Было совершенно ясно, почему народ всегда верил тому, что говорит Ленин.
Они (большевики) были единственными людьми в России, обладавшими определенной программой действий, в то время как все прочие целых восемь месяцев занимались одной болтовней.
Красногвардеец с Васильевского острова очень подробно рассказал, как прошел великий день восстания в его районе. «У нас не было ни одного пулемета,- говорил он, улыбаясь,- и из Смольного тоже никак не могли получить. Товарищ Зал-кинд, член районной управы, вспомнил, что у них в управе, в зале заседаний, стоит пулемет, отобранный у немцев. Мы с ним прихватили еще одного товарища и пошли туда. Там заседали меньшевики и эсеры. Ну, ладно, открыли мы дверь и пошли прямо на них, а они сидят себе за столом — их человек двенадцать-пятнадцать, а нас трое. Увидели они нас — сразу все замолчали, только смотрят. Мы прямо прошли через комнату и разобрали пулемет. Товарищ Залкинд взвалил на плечо одну часть, я другую, и пошли… И никто нам ни слова не сказал!»
Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать.
Мы пошли по улицам. Редкие фонари давали мало света, прохожих почти не встречалось. Над городом нависло угрожающее молчание, нечто вроде чистилища между раем и адом, политически ничейная земля. Только парикмахерские были ярко освещены и набиты посетителями да у бани стояла очередь: дело было в субботу вечером, когда вся Россия моется и чистится. Я нисколько не сомневаюсь, что в тот вечер и тут и там мирно встречались советские бойцы и казаки.
«Братишки, где фронт?» Передний матрос остановился и поскреб в затылке. «Утром был вон там, так, в полуверсте по дороге. А теперь — черт его знает где. Мы вот ходили, ходили, да так и не нашли».
«Да, конечно, у нас имеются очень удобные комнаты, но только все стекла выбиты. Если господа не возражают против свежего воздуха…»
Мы пообедали в вегетарианской столовой с соблазнительным названием: «Я никого не ем».
В конце концов солдаты решили оставаться нейтральными и продолжать свою прежнюю деятельность, т. е. торговать камушками для зажигалок и подсолнухами.
И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдешь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть — счастье…
Так легко захватив власть, большевики никак не могут вступить фактически во владение ею. Бессильные овладеть существующим механизмом государства, они не могут в то же время создать новый, который легко и свободно работал бы по указке социалистов-экспериментаторов. Ведь если еще так недавно большевикам не хватало людей для очередной работы в растущей партии,- работы прежде всего языком и пером, то откуда же могли бы появиться у них люди для выполнения многообразных и сложнейших специальных задач государственной жизни?
Не компромиссами с господствующими классами или с другими политическими лидерами, не примирением со старым правительственным аппаратом завоевали большевики власть. Но они сделали это и не путем организованного насилия маленькой клики. Если бы широкие массы российского населения не были готовы к восстанию, оно потерпело бы неудачу. Единственная причина огромного успеха большевиков кроется в том, что они осуществили глубокие и простые стремления широчайших слоев населения, призвав их к работе по разрушению и искоренению старого, чтобы потом вместе с ними возвести в пыли падающих развалин остов нового мира…
В конце ноября разразились «винные погромы» (разграбление винных подвалов), начавшиеся с разгрома погребов Зимнего дворца. Улицы наполнялись пьяными солдатами… Во всем этом была видна рука контрреволюционеров, распространявших по всем полкам планы города, на которых были отмечены винные склады. Комиссары Смольного выбивались из сил, уговаривая и убеждая, но таким путем не удалось прекратить беспорядки, за которыми последовали ожесточенные схватки между солдатами и красногвардейцами… Наконец, Военно-революционный комитет разослал несколько рот матросов с пулеметами. Матросы открыли безжалостную стрельбу по погромщикам и многих убили. После этого особые комиссии согласно приказу отправились по всем винным погребам, разбивая бутылки топорами или взрывая эти погреба динамитом…
Если социализм может быть осуществлен только тогда, когда это позволит умственное развитие народных масс, тогда мы не увидим социализма даже и через пятьсот лет… Социалистическая политическая партия — авангард рабочего класса; она не должна позволить, чтобы ее останавливал низкий уровень развития масс, а должна вести массы за собой, пользуясь Советами, как органами революционной инициативы… Но для того, чтобы вести за собой колеблющихся, товарищи левые эсеры должны сами перестать колебаться…
«На революционную решимость надейся,- говорю я,а винтовку из рук не выпускай!»
Двое согбенных трудом старых крестьян шли рука об руку, и на их лицах сияла детская радость. «Ну,- сказал один из них,- теперь посмотрим, как у нас отымут землю!..»
После нескольких приветственных слов, произнесенных Свердловым, на трибуну взошла худая, бледная женщина в очках, с гладко причесанными волосами, похожая на учительницу из Новой Англии,- самая популярная и влиятельная женщина в России, Мария Спиридонова. «…Перед русскими рабочими открываются еще невиданные в истории горизонты… До сих пор все рабочие движения неизменно кончались разгромом. Но теперешнее движение интернационально и потому непобедимо! Нет в мире той силы, которая могла бы погасить огонь революции! Старый мир гибнет. Нарождается новый мир…»
